Стремительное расширение дворян­ского землевладения и превращение условного, служилого поместья в полную собственность на правах вотчины должно было в условиях развивающегося денежного хозяйства поста­вить перед землевладельческим дворянством вопрос об органи­зации собственного земледельческого хозяйства.

Вопрос этот, как мы видели выше, возник для служилого дворянства уже в XVI в. Ясно обозначается тенденция перевести натуральные оброки в денежные, а оброчную систему заменить отработочной, барщинной. Но для этого требовалось обеспече­ние помещичьего хозяйства постоянной рабочей силой закрепо­щенного крестьянства и поднятие техники сельского хозяйства. Этот процесс укрепления крепостного помещичьего хозяйства был прерван интервенцией и гражданской войной в начале XVII в.

Писцовые и дозорные книги XVII в., несмотря на их отрывочность и несовершенство, вскрывают всю глубину упадка сельского хозяйства в основных земледельческих районах, особенно в центральных уездах государства. Гро­мадная часть сельскохозяйственной территории Показывается в книгах, как «пашня, поросшая лесом», «пустошь, что была деревней», «перелог». Сухая протокольная запись писцов часто вскрывает картины полного запустения деревни: «а в тех пу­стошах по книгам пашни лесом поросло в кол и в жердь и в бревно... середине земли доброю землею... написано в порозжих землях... в том поместье и во всей... волости и около тое волости верст по двадцати и по тридцати и по сороку и больше жильцов нет ни одного человека и тем поместьем ныне не владеет никто; пусто, все лесом поросло».

Население из-за голодовок, вражеских нашествий, разорения и нищеты разбежалось. Крестьяне по регистрации писцовых книг «сошли в мир», «сбежали», «збрели без вести», «померли», «кормятся христовым именем» и т. д. От такого положения де­ревни сильно страдали фискальные интересы, так как нако­плялась недоимочность, «сошные люди» беднели и не выполняли своих обязательств перед государством, находились в бегах. Даже прежние богатые монастырские вотчины, как, например, вотчина Троицкого монастыря, запустели. Сравнение писцо­вых и дозорных книг в промежутке времени в 20—25 лет, с кон­ца XVI до начала XVII в., показывает сокращение в замосков-ных и троицких вотчинах пашни с 23,8 тыс. четей до 900 четей.

Запустелые деревни составляли до половины общего числа преж­них поселений, а в оставшихся имелось громадное число (до 40%) бобыльских, т. е. непашенных, безинвентарных дворов (например, по Дмитровскому уезду — 48,4%, по Угличскому уезду — 56,6%). На служилых землях число бобыльских дво­ров достигало 70%¹. Росла численность и других категорий обезземеленного населения, как задворные люди, деловые люди и пр.

Для широкого развития вотчинного хозяйства дворянству нужно было право монопольного распоряжения рабочей силой закрепощаемого крестьянства. Фактически оно было достиг­нуто уже в конце XVI в., но затем несколько поколеблено раз­рухой и крестьянской войной. Дворянские челобитные одно­временно с жалобами о том, что дворяне «обедняли и одолжали великими долги, они пали», «дома их оскудели и разорены без остатку», что на государеву службу дворянину «подтятьца нечем, беден», что с «поместья своего без государева жалованья быти ни с чево», особенно настойчиво требовали земли, закре­пощения крестьян, отмены урочных лет, полного права на труд и личность крестьянина.

Считаясь с интересами служилого дворянства как главной опоры трона, царское правительство принуждено было выпол­нять дворянские требования о новых раздачах земель, об укре­плении их в вотчинное владение, о полном закреплении дворян­ских прав на крестьян. Срок исков беглых крестьян был удли­нён в 1642 г. до 10—15 лет. В 1646 г. была произведена новая перепись и составлены так называемые «переписные книги», в которых перечислялись поимённо, с указанием возраста, все лица, входившие в состав населения данной местности и отдель­ных дворов. В наказе писцам указывалось, что все эти внесён­ные в переписные книги лица «будут крепки и без урочных лет».

Соборное уложение 1649 г. окончательно узаконило отмену «урочных лет», полностью установило безусловное прикрепле­ние крестьян к тем поместьям, за которыми они были записаны в писцовых и переписных книгах. Уложение подтвердило бес­срочность права владельцев на беглых крестьян, упразднив дав­ность по прежним искам и возложив на укрывателей беглых материальную ответственность в пользу законного владельца (по 10 руб. в год). Прежняя «крепость по земле» по Судебникам XVI в. превращалась Уложением 1649 г. в полную личную кре­пость, в полную власть помещика не только над личностью и трудом крепостного крестьянина, но и над всем имуществом и трудом всей его семьи. Крепостное право стало ничем не отли­чаться от рабства.

Это была цена укрепления крепостнического государства, цена победы и экономического господства землевладельческого класса для подъёма и расширения своего барского хозяйства. Закрепление монопольных прав дворянства на землю и на труд крестьян совпало с подъёмом помещичьего крепостного хозяй­ства, подъёмом, достигнутым ценой закабаления и обеднения крестьянства.

До 20—30-х годов XVII в. результаты разрухи ещё очень часто сказывались, в особенности в центре. Так, например, в вот­чинах Троицкого монастыря пашня, составлявшая в конце XVI в. 37,3%, в 1614—1616 гг. упала до 1,8% и в 1620-1640 гг. повысилась лишь до 22,7%; вообще же в более окраинных уез­дах пашня «живущая» составляла 22—49% всей пахотной земли. Но уже в 40-х годах XVII в. упадок может считаться вполне ликвидированным. В 40-х годах пашня-паханная в 14 уездах составляет уже 42,8%, в 70—80-х годах — 62,2%.

В условиях поместного хозяйства закрепление за ним рабо­чих рук могло явиться основой для выполнения его хозяйствен­ных задач — возможно более широкого развития барского хо­зяйства и барских запашек. Для этого должна служить работа крепостных на помещичьей земле, барщина, которая стала осо­бенно усиленно развиваться к середине XVII в. в центральных районах государства.

К середине XVII в. барская запашка здесь занимала обычно до половины, в отдельных местностях, где было особенно раз­вито боярское пашенное хозяйство, до 90% всей пашни. Но если и раньше для поместного хозяйства наиболее трудно разреши­мым представлялся вопрос о рабочих руках, то с расширением барской запашки он должен был ещё более обостриться. Поэтому вместе с ростом закрепощения крестьян и расширения крепост­ной барщины шло дальнейшее обезземеливание населения и рост таких категорий населения, как бобыли, задворные люди, де­ловые люди, число которых в XVII в. увеличивается, попол­няя собой кадры необходимой для крепостного хозяйства рабо­чей силы.

Географически крепостная барщинная система захватывала в это время преимущественно центральные области государства. Наоборот, более северные, «поморские», части страны (пермский северо-восток, Сибирь) пока ещё не так сильно чувствовали тя­жёлую руку крепостного владельца, дольше сохраняли свои «чёрные земли», являлись местом свободной колонизации. Окраинные уезды и юг с его степными земельными просторами также заселялись путём свободной колонизации. Вместе с ней  быстро развивалось и боярское пашенное хозяйство с крепо­стным трудом на захваченных землях, хотя оно и не достигло здесь такого распространения, как в центрально-чернозёмных районах.

К середине XVII в. стало сказываться и объединяющее влия­ние рынка, уже не местного, а общенационального. Он втягивал в товарное обращение все районы страны. Поместное хозяйство получало новые стимулы к увеличению производства, к повы­шению своих доходов, к усилению эксплуатации. Главным сред­ством для этого являлась барщинная система, которая не только усиливается в области земледельческого труда, но и расширяет­ся на область промышленности.

Тем не менее крепостное барщинное хозяйство в XVII в. в основном сохраняло свой самодовлеющий, замкнутый, натуральный характер, обслуживая нужды потребления госпо­дина, господского хозяйства и всей той дворни и челяди, которая сосредоточивалась на барском дворе. Такая орга­низация существовала и в крупном, и в среднем, и даже в мелком хозяйстве. Разница заключалась лишь в числе об­служиваемых хозяйством лиц, в размере производства, в ха­рактере потребностей крупного боярского и мелкого служи­лого хозяйства.

Такое крупное хозяйство, как царские вотчины царя Алексея Михайловича, обслуживало разнообразные потребности не толь­ко-лично царской семьи и всего царского двора, но отчасти даже некоторых государственных учреждений — стрелецкого войска, Сокольничьего и Конюшенного приказов и др., снабжая их хле­бом, овсом и прочими продуктами. Московские царские вотчины имели свыше 15 тыс. десятин пахотной земли (с которых соби­ралось до 35 тыс. четвертей хлеба, 4 тыс. пудов льна), фруктовые сады, огороды, развитое животноводческое и молочное хозяй­ство, рыбные ловли, мастерские для переработки продуктов, спе­циальные ткацкие «хамовные» слободы и пр. Все эти продукты только в исключительных случаях шли на рынок.

Такой же характер носило вотчинное хозяйство других круп­ных землевладельцев — царицыны вотчины, вотчины боярина Морозова, Строгановых, князя Одоевского и др. Иногда, как у боярина Морозова, Строгановых и в царицыных вотчинах, наряду с земледельческим хозяйством развивалась чисто про­мысловая деятельность (солеваренное, винокуренное и поташ­ное дело, хамовное (ткацкое) производство, железоделательные заводы). Тогда вотчинное хозяйство более тесно связывалось с рынком, даже с заграничным. Вотчинное хозяйство земле­владельцев среднего масштаба, конечно, не имело такого раз­маха и сохраняло более натурально-потребительский характер, покрывая все свои потребности барщинным трудом крепостных  крестьян и ремесленников или натуральными оброками (птица, яйца, скот, лён и пр.).